Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А
муж,
муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до тех пор, пока не войдет в
комнату, ничего не расскажет!
Анна, думавшая, что она так хорошо знает своего
мужа, была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке голоса его была решительность и твердость, каких жена никогда не видала в нем. Он вошел в
комнату и, не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному столу и, взяв ключи, отворил ящик.
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения, не спрашивая, когда можно, где
муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее
комнату. И не думая и не замечая того, есть кто в
комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на
мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в
комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
— Я боюсь, что вам здесь не совсем хорошо, — сказала она отворачиваясь от его пристального взгляда и оглядывая
комнату. — Надо будет спросить у хозяина другую
комнату, — сказала она
мужу, — и потом чтобы нам ближе быть.
Эту глупую улыбку он не мог простить себе. Увидав эту улыбку, Долли вздрогнула, как от физической боли, разразилась, со свойственною ей горячностью, потоком жестоких слов и выбежала из
комнаты. С тех пор она не хотела видеть
мужа.
Не успела еще Долли встать, чтоб итти навстречу
мужу, как внизу, из окна
комнаты, в которой учился Гриша, выскочил Левин и ссадил Гришу.
Жена не выходила из своих
комнат,
мужа третий день не было дома.
Мой
муж долго ходил по
комнате; я не знаю, что он мне говорил, не помню, что я ему отвечала… верно, я ему сказала, что я тебя люблю…
На темном фоне стен четко выступали фарфоровые фигурки. Самгин подумал, что Елизавета Спивак чужая здесь, что эта
комната для мечтательной блондинки, очень лирической, влюбленной в
мужа и стихи. А эта встала и, поставив пред
мужем ноты, спела незнакомую Климу бравурную песенку на французском языке, закончив ее ликующим криком...
Но после свадьбы доступ в барские покои ей сделался свободнее. Она помогала Захару, и в
комнатах стало чище, и вообще некоторые обязанности
мужа она взяла на себя, частью добровольно, частью потому, что Захар деспотически возложил их на нее.
Таким образом опять все заглохло бы в
комнатах Обломова, если б не Анисья: она уже причислила себя к дому Обломова, бессознательно разделила неразрываемую связь своего
мужа с жизнью, домом и особой Ильи Ильича, и ее женский глаз и заботливая рука бодрствовали в запущенных покоях.
В это время в
комнату вошел высокий, широкоплечий генерал. Это был
муж графини Чарской, отставной министр.
Жена узнала и, застав раз
мужа одного в
комнате с Катюшей, бросилась бить ее.
Отдельная
комната для старшей дочери была самым обидным новшеством для Марьи Степановны и, как бельмо, всегда мозолила ей глаза. Она никогда не заглядывала сюда, как и на половину
мужа. У Верочки не было своей
комнаты, да она и не нуждалась в ней, околачиваясь по всему дому.
Антонида Ивановна полупрезрительно посмотрела на пьяного
мужа и молча вышла из
комнаты. Ей было ужасно жарко, жарко до того, что решительно ни о чем не хотелось думать; она уже позабыла о пьяном хохотавшем
муже, когда вошла в следующую
комнату.
— Буду
мужем ее, в супруги удостоюсь, а коль придет любовник, выйду в другую
комнату. У ее приятелей буду калоши грязные обчищать, самовар раздувать, на посылках бегать…
Вера Павловна, проснувшись, долго нежится в постели; она любит нежиться, и немножко будто дремлет, и не дремлет, а думает, что надобно сделать; и так полежит, не дремлет, и не думает — нет, думает: «как тепло, мягко, хорошо, славно нежиться поутру»; так и нежится, пока из нейтральной
комнаты, — нет, надобно сказать: одной из нейтральных
комнат, теперь уже две их, ведь это уже четвертый год замужества, —
муж, то есть «миленький», говорит: «Верочка, проснулась?» — «Да, миленький».
Половину времени Вера Павловна тихо сидела в своей
комнате одна, отсылая
мужа, половину времени он сидел подле нее и успокоивал ее все теми же немногими словами, конечно, больше не словами, а тем, что голос его был ровен и спокоен, разумеется, не бог знает как весел, но и не грустен, разве несколько выражал задумчивость, и лицо также.
— Простите меня, Вера Павловна, — сказал Лопухов, входя в ее
комнату, — как тихо он говорит, и голос дрожит, а за обедом кричал, — и не «друг мой», а «Вера Павловна»: — простите меня, что я был дерзок. Вы знаете, что я говорил: да, жену и
мужа не могут разлучить. Тогда вы свободны.
— Осел! подлец! убил! зарезал! Вот же тебе! —
муж получил пощечину. — Вот же тебе! — другая пощечина. — Вот как тебя надобно учить, дурака! — Она схватила его за волоса и начала таскать. Урок продолжался немало времени, потому что Сторешников, после длинных пауз и назиданий матери, вбежавший в
комнату, застал Марью Алексевну еще в полном жару преподавания.
Проходит два дня. Вера Павловна опять нежится после обеда, нет, не нежится, а только лежит и думает, и лежит она в своей
комнате, на своей кроватке.
Муж сидит подле нее, обнял ее, Тоже думает.
Когда Вера Павловна на другой день вышла из своей
комнаты,
муж и Маша уже набивали вещами два чемодана. И все время Маша была тут безотлучно: Лопухов давал ей столько вещей завертывать, складывать, перекладывать, что куда управиться Маше. «Верочка, помоги нам и ты». И чай пили тут все трое, разбирая и укладывая вещи. Только что начала было опомниваться Вера Павловна, а уж
муж говорит: «половина 11–го; пора ехать на железную дорогу».
Ночью даже приснился ей сон такого рода, что сидит она под окном и видит: по улице едет карета, самая отличная, и останавливается эта карета, и выходит из кареты пышная дама, и мужчина с дамой, и входят они к ней в
комнату, и дама говорит: посмотрите, мамаша, как меня
муж наряжает! и дама эта — Верочка.
— Милое дитя мое, вы удивляетесь и смущаетесь, видя человека, при котором были вчера так оскорбляемы, который, вероятно, и сам участвовал в оскорблениях. Мой
муж легкомыслен, но он все-таки лучше других повес. Вы его извините для меня, я приехала к вам с добрыми намерениями. Уроки моей племяннице — только предлог; но надобно поддержать его. Вы сыграете что-нибудь, — покороче, — мы пойдем в вашу
комнату и переговорим. Слушайте меня, дитя мое.
Это значит, что
муж может начинать делать чай: поутру он делает чай, и что Вера Павловна, — нет, в своей
комнате она не Вера Павловна, а Верочка, — начинает одеваться.
Вера Павловна нежится; в своей
комнате бывает она теперь только, когда
мужа нет дома или когда он работает, — да нет, и когда работает, она часто сидит у него в кабинете; когда заметит, что мешает, что работа требует полного внимания, тогда зачем же мешать?
— Милое дитя мое, — сказала Жюли, вошедши в
комнату Верочки: — ваша мать очень дурная женщина. Но чтобы мне знать, как говорить с вами, прошу вас, расскажите, как и зачем вы были вчера в театре? Я уже знаю все это от
мужа, но из вашего рассказа я узнаю ваш характер. Не опасайтесь меня. — Выслушавши Верочку, она сказала: — Да, с вами можно говорить, вы имеете характер, — и в самых осторожных, деликатных выражениях рассказала ей о вчерашнем пари; на это Верочка отвечала рассказом о предложении кататься.
Проходит месяц. Вера Павловна нежится после обеда на своем широком, маленьком, мягком диванчике в
комнате своей и
мужа, то есть в кабинете
мужа. Он присел на диванчик, а она обняла его, прилегла головой к его груди, но она задумывается; он целует ее, но не проходит задумчивость ее, и на глазах чуть ли не готовы навернуться слезы.
Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из зала, где рояль; рояль теперь передвинут из
комнаты Веры Павловны в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и Вера Павловна тоже бросили рояль и сидят подле его дивана; впрочем, Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что
мужу все-таки просторно сидеть: ведь диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла
мужа одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко.
Муж почти не выходил из
комнаты; это был сухой, черствый старик, чиновник с притязанием на помещичество, раздражительный, как все больные и как почти все люди, потерявшие состояние.
Не будучи в состоянии угомонить этот тайный голос, она бесцельно бродила по опустелым
комнатам, вглядывалась в церковь, под сенью которой раскинулось сельское кладбище, и припоминала. Старик
муж в могиле, дети разбрелись во все стороны, старые слуги вымерли, к новым она примениться не может… не пора ли и ей очистить место для других?
Это была первая размолвка, но она длилась целый день. Воротившись к Сухаревой, Милочка весь вечер проплакала и осыпала
мужа укорами. Очевидно, душевные ее силы начали понемногу раскрываться, только совсем не в ту сторону, где ждал ее Бурмакин. Он ходил взад и вперед по
комнате, ероша волосы и не зная, что предпринять.
Ужинают на воздухе, под липами, потому что в
комнатах уже стемнело. На столе стоят кружки с молоком и куски оставшейся от обеда солонины. Филанида Протасьевна отдает
мужу отчет за свой хозяйственный день.
Почувствовавши себя одинокою, она снова сделалась вялою, тоскливо бродила целыми днями по
комнатам и на ласки
мужа отвечала точно спросонья.
Но именно потому, что Александра Гавриловна горячится, она проигрывает чаще, нежели
муж. Оставшись несколько раз сряду дурой, она с сердцем бросает карты и уходит из
комнаты, говоря...
Такое поведение, конечно, больше всего нравилось Анфусе Гавриловне, ужасно стеснявшейся сначала перед женихом за пьяного
мужа, а теперь жених-то в одну руку с ней все делал и даже сам укладывал спать окончательно захмелевшего тестя. Другим ужасом для Анфусы Гавриловны был сын Лиодор, от которого она прямо откупалась: даст денег, и Лиодор пропадет на день, на два. Когда он показывался где-нибудь на дворе, девушки сбивались, как овечье стадо, в одну
комнату и запирались на ключ.
Муж вором лезет в дверь да тишком укладывается в кровать, а жена в одном белье со свечой из капитановой
комнаты выходит.
Дяди мои поместились в отдельной столовой, из которой, кроме двери в залу, был ход через общую, или проходную,
комнату в большую столярную; прежде это была горница, в которой у покойного дедушки Зубина помещалась канцелярия, а теперь в ней жил и работал столяр Михей,
муж нашей няньки Агафьи, очень сердитый и грубый человек.
Нам отвели большой кабинет, из которого была одна дверь в столовую, а другая — в спальню; спальню также отдали нам; в обеих
комнатах, лучших в целом доме, Прасковья Ивановна не жила после смерти своего
мужа: их занимали иногда почетные гости, обыкновенные же посетители жили во флигеле.
Дом был весь занят, — съехались все тетушки с своими
мужьями; в
комнате Татьяны Степановны жила Ерлыкина с двумя дочерьми; Иван Петрович Каратаев и Ерлыкин спали где-то в столярной, а остальные три тетушки помещались в
комнате бабушки, рядом с горницей больного дедушки.
Мари некоторое время оставалась в прежнем положении, но как только раздались голоса в номере ее
мужа, то она, как бы под влиянием непреодолимой ею силы, проворно встала с своего кресла, подошла к двери, ведущей в ту
комнату, и приложила ухо к замочной скважине.
Страдалица этого уже не выдержала: она питает к
мужу физиологическое отвращение, она убегает от него и запирается в своей
комнате.
— Ужасный, — повторила Фатеева. — Когда мы с ним переехали в Петербург, он стал требовать, чтобы я вексель этот представила на
мужа — и на эти деньги стала бы, разумеется, содержать себя; но я никак не хотела этого сделать, потому что вышла бы такая огласка… Тогда он перестал меня кормить,
комнаты моей не топил.
— А это вот — угольная, или чайная, как ее прежде называли, — продолжала хозяйка, проводя Павла через коридор в очень уютную и совершенно в стороне находящуюся
комнату. — Смотрите, какие славные диваны идут кругом. Это любимая
комната была покойного отца
мужа. Я здесь буду вас ожидать! — прибавила она совершенно тихо и скороговоркой.
— Она одна или с
мужем? — перебил Еспер Иваныч Анну Гавриловну, показывая рукою на соседнюю
комнату.
Белобрысый
муж ее с улыбающимся лицом ходил по ярко освещенным
комнатам.
— А что же вы не сказали того, что
муж прежде всегда заставлял меня, чтоб я была любезна с вами? — проговорила она, не оборачивая лица своего в
комнату: вообще в тоне ее голоса и во всех манерах было видно что-то раздраженное.
П е р в ы й. И
муж, ты говоришь, в соседней
комнате… ха-ха!
Раиса Павловна просто потешалась над этой наивностью
мужа и нарочно морочила его разными небылицами, а когда он надоедал ей своими глупыми вопросами, — выгоняла из своей
комнаты. Уйти на фабрику для Платона Васильича было единственным спасением; другим спасением являлись разговоры с генералом о нуждах русского горного дела.